Страшная история.

Как-то пришлось мне
устроиться ночным дежурным
в один из моргов. Работа не
пыльная, сутки через трое,
клиентура покладистая, без
особых претензий.
Поначалу, конечно, было
страшно и противно. Потом
ничего, привык. Однажды
заступаю на дежурство. К
вечеру появился Митрич. Он в
морге этом лет, наверное,
двадцать проработал.
Приходит и говорит:
- Ты сегодня на ночь в дежурке
закройся и не выходи, чтобы
там ни случилось. Ночь сегодня
плохая. Первая ночь
полнолуния, всякое может
быть.
Тут меня, естественно,
прорвало. Какими только
эпитетами я Митрича ни
наградил. Обидно мне
показалось, что мало
образованный сторож меня,
человека с высшим
образование, пугать задумал.
Митрич молча выслушал и
говорит:
- Как знаешь, я тебя
предупредил, - развернулся и
пошёл.
К концу рабочего дня об этом
инциденте я, наверное, и не
вспомнил бы, только
насторожила меня одна
деталь: Митрич был трезвым и
говорил вполне серьёзно.
После работы старший
прозектор задержался со мной
поговорить на философские
темы, сидим в дежурке,
спорим, а мне деталь эта –
Митрич трезвый и спокойный –
покоя не даёт.
Поздно вечером мой
собеседник ушёл. Я запер за
ним дверь и остался один.
Проверил морозильную
установку, посмотрел, всё ли в
порядке в прозекторских,
потушил свет и вернулся к себе
в дежурку. Там так: входная
дверь, рядом дежурка и
длинный Т-образный коридор,
в конце которого
расположены двери, ведущие
в трупохранилище,
прозекторские и другие
помещения. Всю ночь в
коридоре горит несколько
ламп. В дежурке тоже свет
гореть должен, но сторожа,
если спать ложатся, всегда его
выключают. Двери, кроме
выходной, нигде не
закрываются, просто плотно
прикрыты. В дежурке на двери
задвижка, но всегда дверь
оставляли настежь открытой.
Как же было и в ту ночь. На
лице тихо: ни ветра, ни шума
машин. На небе низкая луна.
Читаю Гримельсгаузена, но нет-
нет да и прислушиваюсь к
тишине. В полночь в сон
потянуло. Решил прилечь. И тут
слышу, как в коридоре
скрипнула дверь. Осторожно,
почти не слышно, но
скрипнула. Выглянул из
дежурки, в коридоре свет
тусклый, рассеянный, там, где
двери, темно, ничего не видно.
Как-то не по себе стало. Однако
думаю, пойду, погляжу, почему
дверь открылась. Пошёл, а
чтобы уверенности себе
придать, ступаю твёрдо, шаги
отдаются глухим эхом. И тут
замечаю, нет, даже скорее
чувствую – впереди, в темноте,
какое-то едва уловимое
движение.
Отчётливо вспоминаю:
«Закройся и не выходи, что бы
не случилось!» Медленно
отступаю в дежурку,
захлопываю дверь и щёлкаю
задвижкой.
По коридору шорох быстрых
шагов, обрывающихся у самой
двери. Потом снаружи дверь
сильно тянут за ручку. Она
поддаётся на несколько
миллиметров, дальше не
пускает задвижка. В щели
мелькает неясный тёмный
силуэт, и в дежурку
просачивается явственный
сладковатый запах трупа.
В следующее мгновение я с
дикой силой вцепляюсь в
дверную ручку. А из коридора
что-то безумно жуткое
пытается проникнуть ко мне.
Царапает дверь, дёргает ручку,
шарит по косякам и стенам, и
всё это происходит при
полном молчании. Не слышно
даже тяжёлого дыхания.
Только тянет из-за двери
запахом формалина и
холодом.
Вместе с рассветом в коридоре
наступает гробовая тишина.
Никто больше не царапает, не
рвётся в дверь. Но я ещё
долгое время не могу
выпустить ручку: так и стою,
вцепившись в неё
побелевшими от напряжения
пальцами.
Настойчивый звонок
возвращает меня к
действительности и заставляет
распахнуть дверь. Коридор
обычен и пуст: оттого кажется,
что всё происходящее ночью
было диким, кошмарным сном.
Замок, как всегда, заедает, и я
долго не могу его открыть.
Наконец, мне это удаётся. На
крыльце весело скатился
сменщик.
- Ну, ты здоров спать! Битый
час звоню! – изумляется он.
Я невнятно мычу о том, что
здорово перебрал спирта,
ничего не слышал и что
вообще меня лучше сегодня не
трогать.
Рабочий день в самом разгаре,
а я никак не могу заставить
себя уйти домой. Нервно курю
на крыльце служебного входа
и отчаянно пытаюсь понять,
что было ночью – реальность
или сон. Рядом курит старший
прозектор, о чём-то меня
спрашивает, я ему что-то
отвечаю, а у самого в голове
только одна мысль: «Это был
сон, этого не может быть!».
Тут на крыльцо выходит
практикант:
- Андрей Андреевич, странный
случай. Готовлю на вскрытие
труп утопленника, ну того, что
привезли позавчера, а у него
под ногтями полно белой
краски.
- Что же тут странного? –
лениво спрашивает старший
прозектор.
- Краска засохшая, старая, но
надломы и срывы ногтей на
руках трупа, по моему мнению,
посмертные, свежие.
Они уходят, а я подхожу к
двери в дежурку. На высоте
человеческого роста, на
гладкой белой поверхности
отчётливо проступают
полукруглые царапины и
неровные сколы…